— Авада кедавра, — заржали в аквариуме подслушивающие и подсматривающие неуемные молодые специалисты.

— Это как пойдет, — хмыкнул Алиев и приглашающе открыл дверь в свой кабинет.

После того как профессора скрылись из виду, брожения в аквариуме усилились. Но, не достигнув критической точки перехода на сплошь нецензурную лексику, затихли от одного лишь явления в дверях Игоря Александровича.

Любят, однако, Марго коллеги.

И сильно. Суки.

Но это ничего, все они обучаемы, а я, как говорят авторитетные личности от педагогики, хороший преподаватель. Все у моей звезды прекрасно будет на кафедре.

Пока я предавался мечтам об улучшении микроклимата в отдельно взятом коллективе с использованием некоторых армейских методик, зав.кафу вновь позвонили, и, похоже, снова с проходной.

Мрачнее тучи, Шеф, как зовет его Марго, чуть ли не с ноги открыл дверь в кабинет, где заперлись профессора:

— Прекращай выкобениваться, Александр. Отстань, наконец, от Риты.

Вот это внезапно сейчас было.

Обалдел не только я. Миронов, похоже, тоже:

— Тебя не спросил, что мне с моей женщиной делать.

— А я и не про твою женщину, что сейчас скандалит на проходной и срочно требует пустить ее к профессору Миронову, дабы она могла обрадовать его новостью о грядущем отцовстве, говорю. А о своем специалисте, которому ты полгода мотаешь нервы.

Да ладно, бл*?

— Что-что там на проходной? — простуженным драконом прошипел Алиев.

Игорь Александрович с удовольствием на всю кафедру иерихонской трубой повторил:

— Там беременная женщина Александра Михайловича голосит на весь первый этаж и желает нашего профессора срочно видеть.

— Да быть того не может, Игорь, — Миронов звучал изумленно.

Шеф-ехидна себя не сильно сдерживал:

— Да ректором клянусь, Саша. Иди, охрана не может силком выставить из здания беременную девочку.

— Девочку? — уже гремел злющий Алиев.

— Ну, там сегодня Николаич дежурит, он сказал лет двадцать ей вроде. На третий курс смахивает.

Не удержался, подошел поближе поглядеть на счастливого будущего папашу-пенсионера. Не понял, что внутри у меня: зависть или злорадство.

Профессора наши пребывали в разной степени обалдения, но зацепило всех.

— Скотина ты, Саша. Я тебе что говорил, когда ты Риту замуж брал? Вот, все в силе. Забирай свою беременную малолетку и документы из отдела кадров. Я обещал: обидишь Маргариту — не будет тебе жизни в высшей школе. Иди в бизнес совсем. Дай Рите развод. Женись, рожай, воспитай хотя бы этого ребенка нормально. С Русланом у тебя не вышло, но вот он — второй шанс.

Реваз Равильевич ослабил галстук, ладонями пригладил седую шевелюру и посмотрел на Миронова таким взглядом, что не по себе стало всем присутствующим.

— Это недоразумение, — начал будущий отец шестидесяти лет.

Орел.

Зав.каф поддержал почетного академика:

— Это беременная любовница, скандалящая у тебя на работе, Саша. А у нас в Университете такое не приветствуется. Не позорь еще больше ни себя, ни, что хуже и совершенно незаслуженно, Риту. Про увольнение я серьезно. Есть за что, ты сам понимаешь, да и портить Маргарите жизнь достаточно.

Миронов чуть не дым из ноздрей выдал:

— Я разберусь с этой дурой. Ребенок не мой. Документы пришлите курьером. И Рита в любом случае будет моя.

Разбежался, сейчас.

Поглядев вслед умчавшемуся Александру, Алиев встал:

— Я, пожалуй, пойду правильно коллег настрою, а ты, Игорь…

— А я до кадров прогуляюсь. Давно изысканных чаёв с мармеладами не гонял.

И оба посмотрели выжидающе.

Что?

Оскалились ехидно:

— Давай лети. Спасай Принцессу, пока дракон откладывает яйца…

Да уж.

Новость, конечно, ей принесу так себе.

Когда я сбежал по смертельно опасным ступеням парадной лестницы, которую так не любят коллеги, то обнаружил проходную пустой. А дежурный Николаич нашелся вовсе не за своим «дирижерским пультом». Нет, заслуженный пенсионер «с первого взгляда не скажешь какого рода войск» с включенной камерой на навороченном смартфоне устроился около входной двери. Причем снаружи.

А на улице, несмотря на холодный март, полыхали мексиканские страсти.

Миронов рычал так, что ближайшие кварталы наверняка слышали весь его спич не напрягаясь. Хоть бы и через двойное остекление хороших немецких стеклопакетов.

Я остановился не в партере, но близко.

Включил камеру. Тоже.

— И так уже минут семь, в ударе профессор, — раздалось неожиданно над ухом.

Да, наша военная кафедра выпускает артиллеристов, но куда там. Судя по мягкой походке и хитрому прищуру, этот уважаемый «вахтер — военный пенсионер» не из любви к искусству и подрастающему поколению тут сидел. И не ради официальной трехгрошовой зарплаты. Кадры присматривал, зуб даю.

Ну и я посмотрел.

Откровенно говоря — не на что.

Девица никакая. Простоватое личико, не тронутое печатью образования, обычная фигурка, мышиные волосы. На молодость повелся, бес тебе в ребро, профессор?

— Денег я перевел, и чтоб духу твоего завтра в городе не было. Мотай в свою Тьмутаракань.

Барышня, закатив глаза и вцепившись в рукав пиджака профессора, недоумевала:

— Но, Саша, почему? У нас будет малыш, с женой ты не живешь. Весь офис в курсе, что она давно переехала.

Удивительно и познавательно было наблюдать, как мгновенно звереет до этого просто раздраженный мужчина:

— Моя жена — не твое дело. Так же как и твой ребенок — не мое. Я пятнадцать лет, как стерилен. Так что ты промахнулась, надеясь хорошо устроиться за его счет. Не со мной.

— У тебя же есть сын.

— Именно. Одного его мне больше, чем достаточно. У меня уже есть семья. Любимая женщина, которая воспитывает моего ребенка. Все. Я тебе никогда ничего не обещал. Ты вообще досадная ошибка, — такие вещи можно было бы на всю улицу и не орать.

Сплошной урон профессорскому престижу.

— Но как? Нам же было так хорошо вместе.

— Никогда. Я был зол, а ты, как нарочно, подвернулась. И да, тебя все устраивало, — брезгливо стряхнул цепляющиеся за него руки.

На самом деле вся сцена выглядела не очень. Какая бы она ни была, до сих пор спать с ней тебе это не мешало, а сейчас-то чего на нее всех собак вешать? Она же просто маленькая дурочка, и хотела получше и попроще устроиться в жизни. Кто здесь взрослый мужик? Ты же о последствиях должен был подумать перед тем, как ее в постель тащить.

Даже я всех поклонниц разогнал задолго до того, как рискнул первый шаг к Марго сделать.

Женщины — они все чувствуют.

А после начала отношений чужие духи однозначно не простят.

— Но я думала… — пропищала эта мышь.

Александр Михайлович, на мой взгляд, был чудовищно равнодушен и жесток:

— Не надо думать, когда нечем.

— Саша, это точно твой ребенок, послушай… — девица пыталась повиснуть у Миронова на шее.

Профессор отцепил ее от себя и приглашающе махнул стоящему неподалеку такси:

— Это ты меня сейчас послушай. Последний раз говорю: исчезни, или я заблокирую твою карту. И сделаю так, что на работу в этом городе тебя никто никогда не возьмет, ясно? Услышу или увижу хоть раз рядом с моей семьей — пожалеешь.

Пока Александр запихивал рыдающую и причитающую нечто невнятное девицу в такси, Николаич рядом презрительно хмыкнул:

— Наивный пень. Риточка его, также как этого вшивого приезжего доцента, розами отлупит, если Миронов ей про семью попробует что-нибудь вякнуть, — а потом без перехода резко спросил:

— Сбросить тебе полную версию спектакля, рыцарь?

— Буду благодарен.

— Нужна мне твоя благодарность, салага. Если Риточку обидишь, эти долбаные розы тебе благом покажутся.

— Не обижу.

В ответ меня просветили рентгеновским взглядом.

После осмотра, вероятно, посчитав годным к строевой, задумчиво кивнули:

— На почту пришлю. Все, отваливай. Не дразни нашего плешивого тигра.

Теперь хмыкнул уже я: