Для начала я выяснила, что все в жизни и правда к лучшему. Так как мои страдания по поводу внедряемого в повседневность новшества изрядно напрягли мозги. Посему времени, сил и возможностей для переживаний о прошедшем стало сильно меньше. Внимание так вообще было занято практически целиком. Только на сына еще хватало.

Очень тяжело было засечь момент, когда я действую не «разумно и адекватно», а так, как положено по сценарию.

Но я же упорная? Я старалась.

Бывало, что осознавала: «момент прошел» и я его прохлопала. Но заставляла себя радоваться тому, что хотя бы отметила сам факт.

А потом вдруг случилось озарение «в процессе», и я отказалась подменить коллегу на время ее внепланового отпуска. Раньше это негласно считалось моей обязанностью, а тут я вдруг вспомнила, что доплата там мизерная, проблем валом, времени у меня лишнего нет, и вообще — она на море, а я здесь работай?

Нет.

Неловко? Да.

Стыдно отказать, если могу помочь? Да.

Но плюсы слова «Нет» перевешивают и стыд, и неловкость, так что я справлюсь с ними.

И внезапно все пережили мой отказ. И замена нашлась без проблем. И небо на нас не рухнуло, и альма-матер под землю не провалилась оттого, что я сказала «нет».

Я пребывала в приятном шоке. Даже похвалила себя, в стиле Пушкина, хоть я и дочь.

Следуя тропой эксперимента дальше, я настолько отклонилась от сценария, что послала к молодым специалистам кафедры двух студентов, желающих писать у меня курсовые. Парни были ленивые и нахальные. Учеба им побоку. Путного ничего не наваяют. Я у них четыре года преподаю разное, перспективы прекрасно понимаю. Раньше бы взяла: я же справлюсь, я же могу, надо же помочь, а вдруг они осознают и перейдут на светлую сторону? Но сейчас я подумала: зачем мне лишний геморрой?

И отказала. Два раза.

Впервые за все годы преподавания.

Рукотворные чудеса в жизни моей продолжались: так как я к началу семестра вернуться из командировки не успевала, то расписание согласовывалось по почте. А в Китае над распределением нагрузки бдел Влад и впихнуть мне кучу неудобных пар коллегам не удалось. В ответ кафедральная общественность придумала к моему прибытию миллион перестановок, замен и пересогласований, конечно же, мне в ущерб.

Остановилась в этом месте я вовремя. А потом рискнула и прикинулась Ладой Юрьевной: похлопала глазами, намеков не поняла, навстречу коллегам не пошла и в положение страждущих не вошла. Вот такая вот сука оказалась.

Общественность бухтела, шипела, но пережила и это.

А я вошла во вкус.

Мои родственники, в страстном желании высказать мне свои претензии, дошли уже до того, что написали Русу. А сын их послал. Вежливо и культурно, но далеко.

«Хорошая Рита» страшно расстроилась бы от осознания полной несостоятельности себя, как матери, прочитала бы сыну лекцию о недопустимости такого поведения по отношению к старшим родственникам и, возможно, заставила бы извиниться.

И его, и себя.

Я же сегодняшняя лишь погладила ребенка по голове:

— Сын, чтобы таких неприятных моментов больше не повторялось, разрешаю тебе назойливых маминых родственников заблокировать. Всех.

— Вот это да! Прямо круто, мам. Работает мозгоправ, а? — Рус так изумился, что я полвечера думала, как же ему весело будет дальше.

Процесс-то у меня только начался.

На следующий день, пока шла на встречу с терапевтом и перебирала в голове все, что удалось заметить и сделать «не так» — от счастья плакала.

Просто шла по улице со слезами на глазах.

И стыдно мне не было.

Вот совсем ни капельки.

Глава 48

Разносторонние неприятные сюрпризы

'Все слёзы закончатся. Всё перемелется!

У каждого будет дорога своя.

Так в доме моём тишина вдруг поселится,

А в твой переедет вторая жена…'

Анна Островская «Скрипач»

Да, я и не знала, что за последние лет тринадцать во мне накопилось столько слез под ледяным панцирем сдержанности и равнодушия.

Я очень душевно проплакала половину второй встречи с психотерапевтом, а после пошла в «Садик Державина» — вспомнить молодость. И оплакать ее, опять же.

Вроде продышалась и успокоилась. Жаль, что не домой поехала, а вернулась на кафедру. А там…

Ну, там, на самом деле — как обычно. Но это стабильная, равнодушная и благодушная Маргарита Анатольевна привычна в этом «обычном» лавировать и не сильно резаться об острые жала наших сплетниц. А вот новорожденная Рита, с оголенными нервными окончаниями и сбитыми ориентирами, оказалась, словно бы в зловонном кипящем адском котле с ядом.

В нашем большом аквариуме, впервые с момента моего возвращения из командировки, наконец-то собрались самые-самые. Родные возрастные кобры и пираньи. Соседские любопытные гремучки, кстати, заглядывали сквозь стеклянные стены из соседних помещений.

Стоило мне только войти и завертелось водоворотом.

Классика жанра — обливаем помоями, демонстративно игнорируя присутствие поливаемого.

Как бы, между прочим.

Случайно.

— Ох, что же это делается, а? Почему это одним все: и муж состоятельный, красивый, умный, и расписание попроще, и в загранку на пару месяцев с молодым любовником. А кто-то всю жизнь верой и правдой вывозил на своем горбу всю научно-исследовательскую часть кафедры родной, но ни признания, ни поддержки?

— Да, жизнь вообще несправедлива. Кто-то впахивает круглые сутки, а кому-то аспиранты статьи пишут, переводят монографии, готовят доклады. Еще и в публикации автором включают.

— Ну, смотрите, есть же закон бумеранга? Есть. Вот и некоторые, особенные, отхватили по закону. Прозрел муж наконец-то! Помоложе нашел, да поласковее. Не все же со снежной бабой ему мерзнуть. Сам-то он мужик — огонь.

— И глядите, прыткий юноша-то получил, чего хотел и исчез в голубой дали. Да, все по справедливости теперь: кому-то новую жену, кому-то ученую степень, а кому-то волчий билет. Вот сейчас ректор доберется до нашей кафедры с этим возмутительным непотребством, и все устроится наконец-то по нормальному.

— И отлично устроится. У меня в этом году чудесная девочка выпускается. Нам на кафедре как, молодой специалист очень нужен?

— Естественно! Молодым везде у нас дорога.

— А старикам и старухам — почет. И пенсия. Иногда принудительная, — раздалось вежливое из-за спины.

Барышни наши возраста бабушки Бальзака резко спали с лица и прибились к стенкам. А я смогла вздохнуть. Оказывается, все то время, что на меня изливалось это едкое словоблудие, я не просто молчала. Я еще и не дышала толком. А сейчас, вдыхая, поняла, что на выдохе вполне рискну составить конкуренцию Ниагаре.

Но тут наш зав.каф подхватил меня под локоток:

— Маргарита Анатольевна, на пару слов по темам ваших магистров отвлеку Вас.

Шеф у меня последнее время прямо рыцарь в сияющих доспехах, что спасает первую попавшуюся страдалицу. А раз спас — ну, не бросать же? Вот и выручает дальше, честь доспехов блюдет, ежки-плошки.

— Спасибо Вам. Дамы наши как-то разошлись, а я что-то не в форме оказалась. Досадно, — судорожно наверстывая упущенное, я активно засопела.

И подумала, что ведь рухнула бы в новый обморок, всем на радость, скорее всего. Если бы зав.каф не выловил. Но не Золотая Рыбка ему попалась, увы.

— Глупости брось. Ты еще бодрячком. Давай, к столу.

Расселись, переглянулись.

Вздохнула тоскливо. Хорошего ждать не приходится.

Кто, скажите мне, любит проблемных сотрудников? А постоянный источник всеобщего раздражения в коллективе? То-то же.

Ладно, может, я хоть семестр доведу? Или ректор настаивает на показательной порке пополам с кровавой баней для предавшей заветы священного брака? Адюльтер Саши на этом фоне так проскочит — и не заметят.

Игорь Александрович был раздражен, но все еще вежлив:

— Маргарита, как здоровье? Если нужно — возьми пару дней, я подпишу.